Фронтовой журналист Василий Лопатин (Юрий Никулин) едет за линию фронта, в Ташкент, навестить семью погибшего сослуживца, побывать на съемках кинохроники по своим очеркам и встретить новый, 1943 год. Однако помимо Нового года он также встречает женщину (Людмила Гурченко), с которой у него случается короткий, но сильный роман. По задумке Германа, изначально все действие должно было происходить в военном поезде («...все встречи в поезде, и роман в поезде, и переспали там же»), но он побоялся предложить эту идею писателю Константину Симонову, по мотивам повестей которого снято это кино. Впрочем, Герман все-таки не удержался и разбавил симоновскую прозу бунинской интонацией из рассказа «В Париже» (Симонов был не против). Кстати, именно Симонов отстоял Юрия Никулина, когда чиновники из Госкино заявили, что это мисткаст. Сам Никулин тоже вначале не был готов к этой серьезной роли, так как тяготел к съемкам в комедийном кино. Но Герман его уговорил. Вообще, Алексей Юрьевич последовательно брал на драматические роли эксцентричных артистов (Ролана Быкова в «Проверку на дорогах», Андрея Миронова в «Лапшина», Леонида Ярмольника в «Трудно быть богом»), потому что считал: тот, кто способен на клоунаду, и есть настоящий артист. Что касается художественной выразительности «Двадцати дней без войны»: здесь уже нет традиционного нарратива, какой был в «Проверке на дорогах», но еще нет и сюрреалистической фантасмагории, свойственной позднему Герману. Зато есть грандиозный, снятый всего с одной склейкой монолог Алексея Петренко, за который режиссера страшно ругали на худсовете — говорили, что это пижонство, а не кино, хотя это и есть самое настоящее кино.
Мелодрама, Военный |
0+ |
Алексей Герман |
1 мая 1977 |
20 сентября 2018 |
1 час 41 минута |
Было время, когда никакого Германа не было. Но это было очень давно. Уже лет тридцать Герман живет рядом с нами как миф и как памятник. Все, даже те, кто его фильмов не видел, знают, что он есть. Миф Германа во многом основан на отсутствии. Сначала режиссера запрещали, потом он сам себя запрещал. За все это время он снял всего пять картин. Четыре из них вышли на видео под одной обложкой. Добавьте сюда «Хрусталев, машину!», и данное собрание сочинений можно было бы назвать полным. Каждый следующий фильм Германа лучше предыдущего. Степень блеска определяется не возрастающим мастерством, а глубиной погружения в материал. Материал у него один — прошлое. Дело не в годах, а в каком-то забытьи, в которое с годами все больше впадает режиссер. «Седьмой спутник» (1967), о судьбе благородного царского генерала (Попов), — это еще просто история, нормальное советское кино. В «Проверке на дорогах» (1971), партизанской драме, все еще тоже нормально, но уже появляются лица, каких больше не увидишь. На них, как на своем языке, с нами разговаривает время. «Двадцать дней без войны» (1976), о коротком тыловом романе (Никулин и Гурченко), — прекрасный и уже «неформатный» фильм. Тут любовь впервые у Германа придает лицам выражение, и такое важное, что он готов забыть обо всем остальном. «Мой друг Иван Лапшин» (1984), печальный дневник предвоенного любовного треугольника, — абсолютный шедевр. Голоса появляются не только у лиц, но и у вещей. А сам режиссер как будто исчезает, растворяется в мелочах и деталях, прическах и радиосообщениях, случайных жестах и обрывках фраз. «Оревуар, резервуар, самовар». Цвет появляется, только чтобы смениться на лаконичную сепию — фактуру памяти. Мимолетные нелепицы и лица не лезут в сюжет, но в них-то как раз все дело. Эффект такой же, как от просмотра старой хроники: вдруг ловишь себя на мысли, что эти люди давно умерли. В отличие от хроники становится очень грустно. У Германа нет ни одного фильма о настоящем, потому что ему в настоящем плохо. Всегда так было — муторно и противно. И он из него потихоньку сбежал. Улизнул. Растворился во времени (в «Хрусталеве» уже окончательно). Со всеми его невозможными больше коллизиями (он любит ее, она другого, а другой просто несчастен), со словами, которыми описываются его фильмы (например, «щемящий», «пронзительный»), Герман в конце концов оказался там, где и хотел, — в прошлом. Можно издавать собрание сочинений.