Комедия |
16+ |
22 декабря 2004 |
3 часа 30 минут, 1 антракт |
Вот абсолютный фаворит сезона — да что там сезона, в последние несколько лет не появлялось спектакля, наделавшего столько шума. Легкий, но существенный, гомерически смешной и тревожный одновременно, дерзкий и в то же время ужасно трогательный, этот спектакль длится четыре часа, но смотрится на одном дыхании. В связи с ним говорят о европейского качества режиссуре отечественного производства, о возвращении в большое плавание крупной актрисы — Натальи Теняковой, сыгравшей главную роль. Все так, но я о другом. Для порядка напомню содержание пьесы. Итак, «Лес» Островского. Помещица Гурмыжская имеет виды на вчерашнего бедного гимназиста, которого поселила у себя и желает женить на бедной родственнице Аксинье, чтоб был поближе. А бедная девушка любит купеческого сына и замуж хочет за него. Но скандал в благородном семействе разразился не по этой причине, а потому, что великовозрастный племянник Гурмыжской, однажды заявившийся в дом с товарищем, на поверку оказался актером. И что же, вам представляется помещичий дом из пореформенной России? Как бы не так. Фотообои с изображением леса, бамбуковые занавески, радиола на длинных худых ножках, люстры из чешского стекла, сберкнижки вместо золота, пиджаки из кожзаменителя, танкетки, расшитые дубленки — Серебренников перенес действие на век вперед, в брежневские семидесятые. Казалось бы, тоже мне фокус — куда только не конвертировали классические пьесы, но на этот раз от перелета дух захватывает (не оттого ли, что это атрибуты детства?). Гурмыжская (Наталья Тенякова) стала постарше, теперь она вроде пожилой номенклатурной вдовы. Ее наперсница Улита (Евгения Добровольская), напротив, помолодела, а почтенные соседи переменили пол на женский. Бабье царство, одним словом. На первый взгляд, смысл у всех этих операций один — чтоб было смешно. Само собой, смешно, когда Счастливцев с Несчастливцевым (Авангард Леонтьев в забинтованных очках и огромный, громогласный Дмитрий Назаров) встречаются за пивом в вокзальном буфете и к концу попойки неоновой вывеской загорается над их головами «Не удавиться ли мне?». Восьмибратов (Александр Мохов), чтобы угодить Гурмыжской, заваливается к ней с детским хором: белый верх, черный низ, белые гольфы, «Заповедный мотив, заповедная даль…». Несчастливцев, явившись в дом, где много лет не был, читает с дрожью в голосе Бродского, а Петр ночью на детской площадке поет Аксюше под гитару Высоцкого. Каждая вторая сцена потянет на отдельный концертный номер — со времен Мейерхольда эту режиссерскую манеру называют «монтажом аттракционов». Но и не своей монтажной лихостью этот «Лес» хорош. Про спектакль Мейерхольда (1924) писали, что это сатира на прошлое и агитация за новое. Молодые, новые люди Аксюша с Петром взлетали над сценой на веревочных «гигантских шагах» — был такой ярмарочный аттракцион. У Серебренникова, посвятившего свой спектакль Мейерхольду и советскому театру, не то. У него Аксюша с Петром (Анастасия Скорик и Олег Мазуров) качаются на тесных детских качелях, и если смехотворное, стыдное, но по-человечески понятное вожделение пожилой тетки к молодому телу хоть как-то, хоть с натяжкой, но все же может сойти за любовь, то у этих новых нет ни полета, ни чувства, один копеечный расчет. Можно подумать, что властным старухам и унылой молодежи противостоит в его спектакле особое племя — безбашенные, широкой души народ, актеры. И то правда. Но к чему, собственно, клонит Серебренников, становится очевидно только в финале — и это уже чистый соц-арт.
На собственную свадьбу Гурмыжская является примадонной в белокуром парике и лакированных ботфортах выше колена. «Господа! — выступает на авансцену аккуратно причесанный малолетний хлыщ Буланов (Юрий Чурсин) и замирает в знакомой позе: смесь решимости и безволия, руки сцеплены в области паха — не то это сам гарант Конституции, не то пародист Галкин. — Хотя я и молод, но я очень близко к сердцу принимаю не только свои, но и общественные дела и желал бы служить обществу». Детский хор по новой затягивает «Беловежскую пущу». «Дети зубров твоих не хотят вымирать», — выводит крохотный лопоухий солист, принимая ту же, что у Буланова, позу. У растерянной, обмякшей невесты слезятся от счастья глаза.
За четыре часа Серебренников много чего нарассказывал: об актерской вольнице в контрактном мире, о первой любви новых людей, прохладной, как собачий нос, и о любви последней, слепой и беззастенчивой. Но в конечном счете все четыре часа он рассказывал и сокрушался о том, как же начудила эта пожилая, властная, истосковавшаяся по крепкой мужской руке баба — Россия.