Врач-идеалист (Нинидзе) наблюдает первый отряд советских космонавтов, собирающийся стартовать к звездам из луж и грязи. Третий полнометражный фильм Германа-младшего: два приза Венецианского фестиваля — за режиссуру и за операторскую работу.
Драма |
14+ |
Алексей Герман-мл. |
13 ноября 2008 |
13 ноября 2008 |
1 час 56 минут |
Казахстан, 61 год, раскисший космодром в серых лужах после вчерашнего дождя; каждый второй фатально простужен, все разговоры — про «полетит — не полетит». Свернешь от станции не туда — ликвидируемый за ненадобностью концлагерь, где осипшие вохровцы жгут пустые бараки и стреляют сторожевых овчарок. Свернешь куда надо — почти такие же бараки, и такая же овчарка накануне неудачно приземлилась вместе с тряпичным муляжом космонавта: муляж разбит, собаке больно. Живые космонавты в кургузых трениках бегают кроссы и факелами горят в барокамерах. И то и другое — без лишних эмоций; кому-то, разумеется, страшно, но ясность цели все здорово упрощает. Единственный, кому непросто, — красивый грузинский доктор в хорошем пальто (Мераб Нинидзе), который сам никуда не летит и ничем вроде как не рискует, но бесконечно мается между Москвой и Байконуром, обремененный двусмысленной должностью терапевта в отряде потенциальных смертников и чрезмерными интеллигентскими надеждами на советскую космическую программу. Женщины (Чулпан Хаматова и Анастасия Шевелева) хотят рожать от него детей, держать за руку, завязывать развязавшийся шнурок и заматывать шею шарфом, чтобы не простыл на ветру. Он отмахивается от них, как от зубной боли, цепляясь за свою больную, маниакальную уверенность, что ракета, стартующая в молочное небо над грязью, бараками и полустанком, не просто дорогостоящий металлолом или аргумент в межконтинентальной игре в ножички — что она что-то изменит.
После «Последнего поезда» и «Гарпастума» Германа-младшего упрекали за манерность, за отцовский наклон почерка, за Гошу Куценко в роли Блока (отважное кастинговое решение, действительно), но по здравому размышлению единственное, что можно было предъявить ему всерьез, — это отсутствие в кадре чего-то, отдаленно похожего на фигуру автора. В его тонко сделанных фильмах можно было найти массу достоинств, находок и смыслов, но чего в красивой монохромной дымке не удавалось разглядеть никакой полевой оптикой — это его самого, убедительных свидетельств тому, что за пределами чисто эстетического интереса режиссеру есть хоть какое-то дело до чахоточных немцев и обреченных футболистов в белых рубашках. В отличие от «Гарпастума», сделанного крепко, как футбольный мяч (ну Куценко, да, но будем считать, это был ниппель), «Бумажный солдат» хрупок, стилистически несовершенен и уязвим — он тянется вверх так старательно, что под конец все-таки надламывается от собственной длинношеести. Но в нем Герман впервые говорит от первого лица, оперирует не абстракциями и культурными пластами, а личными чувствами, задает вопросы не в порядке интеллектуальной гимнастики, а потому что сам не знает ответ — а хотел бы знать. И странная штука: хваленый дух времени, фиксацию которого принято ждать от современных актуальных форматов, не просто зафиксирован в этом формалистском, абстрактном ретро с наряженными в пальто ходячими метафорами и литературной, от руки писанной речью — он здесь почти что объяснен, пусть и через аналогию. Большинству здравых людей сегодня идеалы 60-х кажутся симпатичной (ну или не очень) детской блажью, «Солдат» же дает почувствовать — никто из сегодняшних тридцатилетних не взрослей и не разумней тех, кому было тридцать в 61-м. Взлетит — не взлетит. Какие-то мы симпатичные, но бессмысленные. Все то же самое, все точно так же — минус стартующая в небо ракета.